Олег Верещагин - Красный вереск [За други своя!]
— А почему название такое красивое? — удивился Олег.
— Так там и впрямь рощи берегом стоят. Да вот деревья — уродились корченые, выморочные… Отец мой там бывал, так говорил — малое время побыли — всех тоска за сердце взяла… Знать бы то, куда отсюда?..
— Пошли, а то я опять мокрый, — повел плечами Олег.
…В подвале у очага полным ходом шло совещание. Правда, большинство горцев в нем не участвовали, а с довольным видом сидели и лежали у огня на расстеленных плащах.
Великая это вещь — огонь. Мелочи типа власти над природой, которую он дал человеку, в счет не идут. Огонь лечит человеческие души, и недаром тут его почитают как самого близкого людям бога. Вот плохо все — внутри, снаружи… Хуже некуда, край! Соберешь в кучку сухие веточки, составишь их шалашиком, сунешь внутрь скомканную бумажку, чиркнешь спичкой — и поднимается над сушняком призрачное в свете дня или ярко-оранжевое во тьме пламя. Сядешь возле него, сложишь руки на коленях, посмотришь на танцующие язычки — и словно бы сами собой отодвинутся, а то и вовсе уйдут горькие мысли, беды и заботы. Огонь — защитник, друг и даже… собеседник!
Может быть, именно поэтому так любят люди разводить огонь…
…В целом тут было тихо, даже говорившие над картой Гоймир, Йерикка и Резан явно глушили голос, чтобы не нарушать тишину. Лица мальчишек в оранжевом свете казались по-особенному задумчивыми и по-особенному красивыми, похожими на смотревшие со стен барельефы.
— Лагерь их вот тут, — приглушил голос и Олег, показывая на карте. — Остальная Лесная долина, пуста, как…
— Стол горожанина? — спросил, посмеиваясь, Резан.
— Голова горца, — невозмутимо ответил Олег, облокачиваясь на край каменной плиты, на которой расстелили карту. — Я больше не нужен?
— Да ты и прочим часом не очень требован, — пустил ему в спину Гоймир.
Олег промолчал. У огня потеснились издали место. Олег, сбросив плащ, сел на него и вытянул мокрые ноги к огню.
Шел оживленный, хотя и негромкий разговор о сказочных нелюдях.
Неожиданно выяснилось, что большинство горцев стоит на твердых, почти материалистических позициях и убеждены, что человек — единственное по-настоящему разумное существо в Мире.
— Вон они — лешие, водяные, мавки, уводни — полна коробочка, — говорил Холод. — Под ноги бросаются, иной час — больше чем грибов по осени! А хоть капля разума в них есть? И не бывало. По мне — что лешак, что бер. Звери. И вместе на человека похожи, но не люди же от того!
— А басни? — запальчиво возражал Гостимир. — Там-то они говорят! А коль говорят — значит, разум есть?
— Йой, так в баснях на коврах поднебесьем летают! — насмешливо возразил Холод. — Я тем часом, как сопливым был, ковер из горницы аж до крыши затащил. Сел на него, да и давай все заклятья рядом вспоминать — полетать возмечтал!
Вокруг засмеялись. Но Гостимир не сдавался:
— А Морской Народ-то?! Или, тебя слушать, они тоже по-вроде акул? Вот то и есть, что не врут басни — были и иные, не только люди. Были, а по времени не то перемерли чохом, не то люди же и свели их…
Олег слушал не внимательно. Оглянувшись, он увидел, что Йерикка отошел от карты и стоит у входа, глядя в дождь, снова разошедшийся не на шутку. Гоймир и Резан что-то еще обсуждали, но довольно лениво.
Олег тихонько поднялся и подошел к другу. Скрестив руки на груди, встал рядом. Йерикка покосился на него и тихо сказал:
— Они сейчас про мечи говорить будут. Полезно было бы тебе послушать.
— У меня каникулы только через три недели кончатся, — слегка ощетинился Олег.
— Точно-точно, — согласился Йерикка. — Мы не в школе, но тут отметки тоже ставят. Вон, как Тверду за невыученный урок… Ладно, как ты говоришь — не надо меня оперировать?
— Лечить? — не смог удержаться от улыбки Члег.
— Лечить… Не читал такого автора- Звенислява Гордятича?
— Конспектировал, — обиделся Олег. Йерикка увесисто стукнул его в плечо:
— Не обижайся…Это мой любимый писатель. Даже больше нравится, чем ваши, которых, я читал. У него есть по весть "Друзья и враги Лена Ставратича". А в ней такой странный персонаж — Толик…
— Почему странный? — спросил Олег скорее машинально. Дождь смешивался с мокрым снегом, невесть откуда налетевшим, поднялся ветер, посвистывавший в развалинах…
— А потому. Он не отрицательный и не положительный, не наш и не враг… Лён всю книжку гадал, друг ему Толик или нет. А потом стал его жалеть, когда тот объяснил. Я это наизусть помню, уж больно поразительные слова… "Если ты говоришь, что человек может сам себе выбирать сторону, то почему он не может понять, что ошибся в выборе — и поменять ее? Почему?"
— Я бы такого не пожалел, — хмуро ответил Олег. — А дальше? Что ему этот Лен оказал?
— Лён? Не помню точно, но что-то вроде того, что понимание, конечно же, приходит в наиболее опасный момент… Помнишь, как мы разговаривали в той хижине? — Олег кивнул: — Ты тогда здорово сказал насчет нашей правоты… В самом деле — есть огромная разница, за что воевать…
— Я вот где-то читал, — медленно начал Олег, — только не помню — где… короче, что единственная вещь, оправдывающая пролитую свою и чужую кровь — высокая идея.
— А дальше? — как-то подозрительно посмотрел Йерикка.
— Что дальше?
— Дальше… там ничего не было? — нетерпеливо спросил рыжий горец.
— Погоди… какая-то чушь насчет… а, вот. Единственное, что оправдывает жизнь — любовь. Точно.
— А ты считаешь, что это чушь?
— Ну, может и не чушь… — Олег вспомнил Бранку. — Но только это совсем о разных вещах. Война — и любовь.
— Есть великие вещи — две, как одна.
Во-первых — любовь. Во-вторых — война, — напомнил Йерикка.
— Киплинг, — узнал Олег своего любимого поэта. — Только все равно. Какое имеет отношение война к любви?
— Не будем спорить, — Йерикка стер с лица воду. — О, капает… Вот только подумай, зачем мы тут? Точему мы все это терпим? Из чувства долга? Ради идеи? Плохо воюет тот, кому нечего защищать. А защищают лучше всего то, что любят…
— Мы констерьваториев и вертисиськетов не кончали, — досадливо ответил Олег, двинув Йерикку кулаком в спину. — Где нам равняться в фаллософии с разными всякими…
Йерикка развернулся к Олегу и взял его за плечи. Слегка встряхнул и спросил каким-то странным голосом:
— Слушай… а ты часто думаешь о том, что мы все вернее всего погибнем?
— Ты что? — Олег высвободился из его рук, удивленно сказал: — Не-ет…
— А вот я, — с силой выговорил Йерикка, — не могу об этом забыть ни на секунду… Стоп, что это?!
Йерикка присел, и Олег, не дожидаясь приказа, присел тоже — уже рефлекторно.
— Тш! — Йерикка поднял руку, сзади стало тихо. Подбежал, пригибаясь, Гоймир.
— Хорошо то, что сейчас не ночь. Долбаки мы, вход в пещеру не замаскировали…
Мальчишки наблюдали за тем, как около дюжины горных стрелков один за другим прошли шагах в ста от развалин, нацелив во все стороны ручные пулеметы. Четверо в середине несли большие и, видимо, тяжелые мешки защитного цвета.
— Положим, как на ладони же… — подал голос Резан. Гоймир покачал головой
— Не… Ты мысли — идут ИЗ стана, да с грузом… Что у них в крошнах?
— Я знаю, что, — Олег покусал сгиб пальца. — Аппаратура связи. И будет это пост РЛС. В такую погоду даже вертушка, наша — ну, вертолет — без точной наводки разбилась бы запросто. Выбегут, найдут площадку, поставят аппаратуру наводки…
— …а сигналы-то будем подавать мы, — заключил Йерикка.
* * *— Кровь Перунова! — Гоймир сплюнул. — Как в Оземово царство провалились!
— На надо так громко, мы же не знаем, где они, — Йерикка вытер лицо повязкой.
— Да и мы-то где — одно загадка, — пробормотал кто-то.
Мокрый снег кружил рядом, идиотски выглядел, ложась на зеленые траву и листву. Гоймир кипел от злости и стыда — горцы под его командой упустили врага в родных местах!
— По следам мы их не найдем, — Олег остановился. — Давайте разделимся на пятерки и поищем методом тыка.
— Неплохая идея, — одобрил Йерикка. — Гоймир, Резан, я… и кто поведет четвертую пятерку?
— Я, — снова подал голос Олег, — если никто не против. И даже согласен взять не четверых, а троих.
— Я с тобой, — тут же сказал Богдан.
— Я тож, — присоединился Морок.
— Я с братом, — руку поднял Холод. Все решилось прежде, чем Гоймир успел вообще сообразить, что к чему и что вообще происходит. Ему оставалось только наклонить голову:
— Добро… Гранатомет не потеряете. А лучше оставьте вовсе, тяжёл…
…Олег повел своих на восток, к Дружинным Шлемам, но, чтобы не переправляться второй раз через довольно широкую реку, повернул по течению Птичьей на северо-запад. И буквально через версту Богдан вдруг потянул в себя воздух широко вздутыми ноздрями — словно животное:
